Глава 10

Мы поселились в белой вилле на холме, неподалеку от моря, и больше друг с другом не расставались.

    Днем мы бродили по городу, гуляли в парках, ходили на пляж. Облики спортивного красавчика и холеной леди мы сбросили с себя, как надоевшие карнавальные костюмы, и ходили по городским улицам в своем подлинном виде, похожие на двух старичков, сбежавших из приюта. На нас с удивлением посматривали прохожие, а некоторые откровенно смеялись и указывали на нас пальцем. В городе, где каждый мог принять любую внешность и менять ее так же легко, как меняет туалеты кинозвезда, такое не носили. Но прежний облик был нам дорог еще и потому, что вместе с ним к нам вернулась память.

- Ты очень красивая! - по десяти раз на день говорил мне Лопоухий, и его лягушачий рот умильно растягивался до ушей, а глаза сияли, как звезды. И мне была привычна и дорога каждая складочка на его нелепых ушах.

    Вечера, а часто и добрую половину ночи, мы проводили у себя на веранде, сидя в плетеных креслах, глядя на сверкающий внизу город и предаваясь воспоминаниям. Мы вновь и вновь вспоминали пережитое вместе: жуткий лагерь, где мы узнали друг друга, бегство и полную опасностей жизнь в убогой каменной лачуге у черной скалы, потом долгий путь через пустыню и унылую жизнь в сером городе у серого моря.

- Помнишь, как ты сердилась, когда я сказал, что море должно быть синим?

- А ты помнишь, как смешно мы называли стулья? - «То, на чем сидят».

    Опасный переход по дну моря теперь казался уже не таким страшным, ведь в конце концов все закончилось хорошо. Лопоухий рассказал, что он тогда сумел выбраться на берег сам и вынес меня на руках. Вынес, положил на песок и попытался привести в чувство, а потом отвлекся и ушел, позабыв меня на берегу. Он очень в этом раскаивался.

    Лопоухий полюбил мои рассказы о Рае, о жизни в Долине, о моей райской семье. Он мог их слушать без конца, и мне приходилось повторять их по многу раз.

- Но ведь тут тоже хорошо, правда? - неизменно заканчивал он беседы о Рае. - Теперь мы никогда не расстанемся и вечно будем жить в этом городе, правда? - Но в его глазах была тревога.

    Я успокаивала его как могла. Я видела, он понимает, что мне совсем не нравится этот роскошный благополучный город. Если бы не он, я бы давно ушла отсюда куда глаза глядят. Я могла бы разведать, например, что там находится за скалами, замыкающими бухту с одной стороны. Или предпринять путешествие по берегу моря, уйти за цепь городских и диких пляжей. Но я боялась даже начинать об этом разговор.

    Мне и этот город, и эта вилла со стильной мебелью, садом и бассейном казались какой-то театральной декорацией. Не нравились мне и жители города. Они пытались наслаждаться жизнью, им было доступно все, что укладывалось в потребительское понятие «красивой жизни», даже собственный возраст и внешность. Они не болели и не умирали, но они изнывали от скуки и ничегонеделанья, от всеобщего ко всему и ко всем равнодушия. Здесь никто никого не любил. Пары как-то случайно и бездумно сходились, иногда какое-то время жили вместе, томясь от тоски вдвоем и лениво скандаля, потом так же случайно и нечаянно расходились, а встретившись на другой день на улице, уже не узнавали друг друга. Никто ничего не помнил ни о себе, ни о других. Вообще ни о чем.

- Я вижу, что тебя что-то беспокоит, - тревожился мой друг. - Скажи мне, чего тебе не хватает? Ты же знаешь, я все для тебя сделаю, все для тебя достану.

    Это я знала. Здесь любой мог «достать» все что угодно - достаточно было об этом просто подумать.

    Однажды я сказала, что мне не хватает книг.

- Так у нас же есть библиотека! - радостно воскликнул Лопоухий.

    Он тут же вскочил, схватил меня за руку и потащил к двери, которую я до сих пор считала дверью одной из комнат для гостей, и распахнул ее. За нею оказалась библиотека с книжными шкафами вдоль стен, большими окнами, столом посередине и двумя удобными креслами возле него.

    В одном шкафу стояли детективы и женские романы, во втором - руководства по уходу за кожей и телом, учебники массажа, модные журналы, поваренные книги и прочий вздор. Целый шкаф занимали порнографические издания. Это меня отнюдь не удивило: я уже давно заметила, что души здесь, в этом городе, лишенные возможности грешить телесно, очень часто отличались какой-то повышенной внешней похотливостью: ни дать ни взять сластолюбивые и бессильные старички и старушки.

    Еще один книжный шкаф был забит жуткой советской макулатурой, начиная от фальшивых мемуаров фрейлины Вырубовой, творений Парфенова и Бабаевского и кончая желтенькими авто- и просто биографиями деятелей эпохи перестройки.

    Поразил меня своим содержанием маленький резной шкафчик, стоявший в самом углу, поначалу вовсе мной не замеченный. Он имел два отделения: в одном тесно стояли старинные фолианты в кожаных переплетах с золотыми тиснениями, в другом были тоненькие яркие брошюрки. И те, и другие оказались руководствами по черной магии, колдовству, произведениями оккультистов и знаменитых экстрасенсов.

    Я принялась за женские романы, а Лопоухий за детективы. Этого хватило, чтобы заполнить много долгих вечеров. Потом мы поменялись: я принялась читать детективы, а Лопоухий прилежно изучал дамские романы. В результате он недели две изъяснялся со мной таким примерно образом:

- Дорогая! Ты безраздельно царишь в моей душе. Ты - женщина моей мечты. Мне нравится смотреть, как ты поправляешь волосы извечно женским движением. Мне никогда не постичь тайные извивы твоей женской души. Я люблю тебя, как птица любит небо! Только смерть может нас разлучить!

    Он не понимал, почему я хохочу, внимая его изысканным комплиментам: он так старался постичь тайные извивы моей души!

    В конце концов и это чтение надоело. Как-то с утра, не вынеся смертельной скуки, я принялась за чтение учебников черной магии. В одной из книг я увидела старинную гравюру, изображавшую «Торжество Люцифера». Меня будто по голове шарахнуло: я видела эту мерзкую морду, причем не в книге, а как-то более живо, то ли в кино, то ли по телевидению. Но в своем доме я этого держать не хочу! Я вырвала страницу из книги и повернулась к Лопоухому:

- У тебя есть спички?

- Ты что, хочешь курить? Ведь ты не куришь!

- Не спрашивай, просто найди и дай мне спички... - Он как раз сидел возле курительного столика, на котором лежали сигары, сигареты, трубки, и, конечно, где-то там должны были быть спички. Он нашел их и перебросил мне через стол. Я скомкала страницу, положила ее в пепельницу и подожгла. Она вспыхнула, и пламя мгновенно взлетело до самого потолка, метнулось по нему в сторону окна и охватило легкие шелковые занавески.

    Я схватила Лопоухого за руку:

- Бежим! Быстро, иначе сгорим!

    Мы едва успели выскочить из дверей виллы, пожар гнался за нами огненным драконом. Мы выбежали на веранду и помчались вниз по каменной лестнице, к воротам, возле которых стоял наш автомобиль. Мы были еще на середине лестницы, когда раздался грохот и снизу на нас пахнуло жаром: это вспыхнул и взорвался наш крайслер.

    Лопоухий схватил меня на руки и, перепрыгнув через перила, помчался напролом через розовые кусты в сторону от лестницы, по которой из дверей дома с шумом несся поток огненной лавы.

    Он успел. У меня обгорели лишь брови с ресницами да подол платья, а он только ободрался о колючки, пробираясь через кусты, да слегка опалил свой белый костюм. Мы подбежали к воде, пугая своим видом пляжную публику, и с размаху бросились в море.

    В воде мы скинули с себя обгоревшую, ободранную одежду и наскоро соорудили себе купальные костюмы. Потом мы вышли на берег совсем в другой стороне пляжа.

- Что ты наделала? С чего тебе вздумалось поджигать наш дом? - спросил Лопоухий, когда мы отлежались на песке и успокоились. В его голосе прозвучали давным-давно забытые ноющие интонации.

- Тебе что - жалко?

- Еще бы! У нас никогда больше не будет такого дома...

- Ты всегда так говоришь! А потом оказывается, что все к лучшему...

    Он замолчал, а потом предложил нечто толковое, я даже удивилась:

- Я опасаюсь полиции: ведь мы устроили пожар. Давай снова станем такими, какими встретились здесь.

- Это ты здорово придумал!

    Мы быстренько вернули себе молодость и красоту, я даже не забыла соорудить себе фиалковые глаза. Лопоухий взглянул на меня и поморщился.

- Ты чего?

- У тебя вид рафинированной шлюхи.

- А ты похож на курортного жиголо! Так что мы с тобой пара.

- Надо уходить из этого города, - сказал он. - Здесь все помнят двух смешных стариков, какими мы были. - Ого, какой прогресс! Но тут же он пояснил:

- Я не вынесу тебя в этом шлюшном виде.

- А как же тайные извивы моей души? Этот вид очень соответствует героине дамских романов.

- Да пошли они к дьяволу! - Тс-с!

- Ты чего испугалась?

- Почему ты так сказал? Только не повторяй. Просто подумай и скажи, почему ты послал героинь женских романов по этому адресу?

- Да не знаю. Просто так говорят, вот и все.

- Нет! Ты назвал определенное лицо. Только не называй его еще раз! Я точно знаю, что это опасно. А еще я, кажется, начинаю догадываться об одной очень важной вещи...

- Опять что-то выдумала!

    Я задумалась, идя рядом с ним. Он несколько раз пробовал со мной заговаривать, но я махала на него рукой: не мешай мне думать!

    Потом мы решили выпить кофе и присели за столик уличного кафе. Лопоухий взял для меня двойной эспрессо и большую кружку простого кофе с молоком и сахаром для себя.

    Наконец, когда кофе был выпит, он не выдержал:

- Так о чем ты думаешь? Намечаешь маршрут нового путешествия?

- Глупости! Я думаю вот о чем. Ты помнишь душеедов в лагере и в сером городе?

- Еще бы! Конечно, помню.

- А ты помнишь, что у них там была своя иерархия?

- Да. Одни были мелкие, превратившиеся в душеедов из особо злобных барачников, а другие, самые страшные, прилетали откуда-то со стороны. Еще были дикие душееды...

- Не о них речь! Я теперь знаю, кто был над ними главный, кто хозяин над всеми этими краями: пустыней, озером Отчаяния, лагерем и серым городом...

- Но ведь не над этим же городом, правда? - с жалкой надеждой спросил он, уже зная ответ.

- И над этим городом тоже, - беспощадно ответила я.

- Какой ужас!

- Да, но не в этом дело. А дело в том, что должна быть и другая сторона мира, а над ней - другой хозяин. Послушай: существует Зло и хозяин над ним. Но мы с тобой все время чувствуем, что нам оно враждебно, что мы не хотим жить под властью Зла. Так?

- Положим, что так.

- И нам совершенно ясно, что кроме зла существует и Добро. Так?

- Только его очень мало.

- Сейчас не это важно. Слушай меня. Если Зло подвластно тому, кого ты только что нечаянно назвал, а это то же самое существо, чье изображение я сожгла, то мы с тобой знаем, что это страшная сила.

- Лучше об этом не думать!

- Надо думать, Лопоухий, надо! Так вот, что из этого следует? Если есть Зло и его творец, и если есть Добро, - то и у Добра должен быть еще более могучий властелин!

- Почему?

- Да потому, что даже здесь, где явно царит Зло, мы с тобой, два дурачка, стремимся к любви и добру. Понятно?

- Не очень, но все равно здорово. Ты такая умная!

- Оставь это. Теперь надо думать, как найти Того, Кто правит Добром! Если бы только вспомнить, кто Он и как Его зовут? Тогда мы были бы спасены.

- Ну и как это узнать?

- Не знаю. Попробуем расспрашивать людей в городе: вдруг кому-то это известно?

    Мы наскоро составили план действий и отправились в город. Мы бродили по улицам и паркам, подходя к разным людям и задавая им одни и те же вопросы:

- Мы проводим социологический опрос жителей нашего города. Скажите, вам здесь нравится? Вы не скучаете? Вы хотели бы уехать отсюда?

    Падкие на внимание к своей персоне горожане с удовольствием подвергались тестированию. Большинство людей жизнь в городе полностью удовлетворяла, но некоторые жаловались на скуку. Только один молодой человек сказал нечто обнадеживающее:

- Я слышал, что есть другие места, где люди не так равнодушны друг к другу. Но где это, я не знаю.

- А вы хотели бы узнать?

- Зачем? Я привык здесь жить, у меня дом, машина и много девушек. Нет, я не думаю переселяться, извините.

    И он торопливо пошел прочь, явно заподозрив что-то неладное.

    На вопрос, кто правит этим городом и довольны ли опрашиваемые этим правлением, почти все просто пожимали плечами или говорили, что их это не волнует. И только с одной женщиной нам удалось дойти почти до последних вопросов нашей «анкеты». Она была недовольна всем и всеми. - И правительство наше тоже никуда не годится!

-А вы знаете что-нибудь о том, что в других местах существует иное правление?

- Да, знаю! И если бы там узнали, что здесь творится, то послали бы сюда войска ООН! Сбросили бы на этот проклятый город водородную бомбу!

    Продолжать с ней разговор не имело смысла. В своих бесполезных хождениях мы дошли до улицы, где находился мой пансион.

- Давай зайдем и спросим, нет ли для меня почты.

- А ты ждешь от кого-нибудь письма? Ты мне ничего об этом не говорила.

- Нет, ничего определенного я не жду. Просто у меня смутное чувство, что в один прекрасный день я могу получить по почте какое-то важное послание.

    Мы зашли в фойе. Увидев меня, портье заулыбался:

- Мадам, наконец-то! Для вас есть пакет. Получите, пожалуйста.

    Обомлев, я приняла из его рук небольшую посылку. Мы вышли из пансиона и присели на уличной скамье. Я с трепетом развернула оберточную бумагу. В ней оказалась деревянная шкатулка, перевязанная бечевкой. Развязав бечевку и открыв шкатулку, я увидела небольшой круглый белый хлебец. Он состоял как бы из двух кружков, и на верхнем было выдавлено изображение Женщины с Ребенком.

- Ты знаешь, кто это? - шепотом спросила я Лопоухого.

- Нет. А ты?

- Я знаю. Эта Женщина - Богородица, а это - Ее Сын.

- Как Их зовут?

- Не помню. Но думаю, что не это главное. Мы должны Их позвать на помощь.

- Как, прямо здесь, на улице?! Нас заберут в полицию за нарушение общественного порядка.

- Ты прав, - сказала я и решительно встала, закрыв шкатулку. - Идем, я знаю, что надо делать!

- Ясно, опять куда-то двигать. Ну что ж, идем... Но это в последний раз!

- Надеюсь, что так и будет.

- И куда же мы пойдем?

- Давай пойдем вдоль моря и попробуем выйти из города.

    Это оказалось проще сказать, чем сделать. Мы двинулись в тот конец бухты, где городской пляж переходил в дикий, и до самого горизонта тянулась полоса голого песка. Мы взяли с собой только по бутылке минеральной воды из пляжного киоска и мою шкатулку.

    Сначала было просто трудновато идти по песку: он был очень мелкий, и ноги в нем утопали по самую щиколотку. Мы прошли последний пляж и двинулись дальше. Погони за нами не было. Несколько раз мы присаживались и пили воду, но идти становилось все тяжелее и тяжелее. Пройдя километра два по раскаленному песку, мы поняли, что попали в беду.

    Наши ноги начали проваливаться чуть глубже. Поначалу я не поняла, что мы попали в гиблое место. Оглядевшись и увидев, что кругом полно кочек, поросших жесткой сизой травой, я сказала:

- Можно прыгать с кочки на кочку, пока не выпрыгнем на твердое место.

    Мы попробовали, и сначала у нас что-то получалось, но потом, когда Лопоухий враз провалился по колено, мы поняли, что дело неладно.

- Зыбучие пески! - крикнула я. - Надо возвращаться! - Но не тут-то было. Я сунула шкатулку за вырез платья, чтобы освободить обе руки, и помогла Лопоухому выбраться. Но тут же сама провалилась по пояс.

- Ищи какую-нибудь палку! Не подходи ко мне с голыми руками! Смотри, вон там какие-то кусты. Иди к ним, но только осторожно, по кочечкам. Попробуй к ним подобраться и наломай веток, и оттуда их ко мне бросай. Только иди осторожно, не спеши!

    Этот лопух опрометью бросился к кустам и, не добежав до них несколько шагов, провалился по самую грудь.

- Кранты! Допрыгались! - крикнул он. - Я же предупреждал тебя, что никуда не надо уходить!

    Да, кажется, наше долгое путешествие подошло к концу. Но оставалось еще одна, последняя надежда... Пока мои руки были еще свободны, я вынула из-за пазухи шкатулку и достала заветный хлебец. Глядя на вы тисненное изображение, я прошептала:

- Дорогая Богородица, спаси меня и моего друга. Пожалуйста, спаси нас!

    Сначала ничего не произошло, но потом мне показалось, что мои ноги нащупали твердую почву: во всяком случае, глубже я не проваливалась.

Но Лопоухий уходил в песок прямо на глазах.

    Тогда я закричала изо всех сил:

- Спаси нас! Мы погибаем!

- Перестань вопить, нас никто не слышит, - прохрипел Лопоухий. - Лучше посмотри на меня и простись со мной.

    Боже мой, от него сейчас останутся одни уши! Что я сказала?.. «Боже мой»? Боже мой - вот Кто может нас спасти. Я подняла голову к небу и закричала:

- Боже мой! Боже наш! Спаситель наш! Спаси нас! - Высоко в небе над нами кружилась белая птица. Это напомнило мне что-то из нашей прежней с Лопоухим жизни. Я посмотрела на моего гибнущего друга. Он крутил головой и закидывал ее, чтобы песок не забивал ему нос, но говорить уже не мог - рот был засыпан песком. Глаза его были полны ужаса. Потом они закрылись и утонули в песке. От него осталась только небольшая воронка, и по ее краю уже полз какой-то коричневый жучок с черными крапинками на спинке. Сейчас он сорвется вниз, и его тоже засыплет. Я прижала к груди хлеб с изображением Божией Матери и закрыла глаза.

    И тут я услышала шум крыльев над головой. Белая птица, оказавшаяся огромной, слетела на песок и стала крыльями отгребать его от меня и отбрасывать в сторону. Песок запорошил мне глаза, я почти ослепла.

- Его, его спаси! - кричала я ей, показывая в сторону, где только что был Лопоухий.

    Но она освободила сначала меня, и тогда я сама поползла спасать Лопоухого. Птица опередила меня одним мощным движением, подняла крыльями песчаный вихрь, и вот уже целый и невредимый Лопоухий лежит на песке, а над нами стоит... Ангел! Мой дорогой, мой любимый, мой собственный Ангел-Хранитель! Я бросилась к нему, уткнулась в его блистающий подол и заревела.

    Ангел перенес меня, а потом бесчувственного Лопоухого в заросли каких-то колючих кустов, где песок был связан корнями. Там можно было даже стоять. Потом он сказал озабочено:

- Мы должны спешить, пока меня не обнаружили: здесь я на чужой территории. Но я могу унести только одного из вас. Твоего друга придется оставить здесь.

- Нет, возьми его! Он маленький, он слабее меня...

- Анна! Ты уверена, что готова пожертвовать собой для него? Ведь тебе отсюда самой никак не выбраться.

- Ангел мой! Когда он будет в безопасности, скажи ему, что я его очень любила. Уноси его скорей, уноси! А то он очнется, и тут такое начнется...

- Как знаешь. Ты сама так решила.

    Он поцеловал меня в лоб, подхватил Лопоухого и полетел в сторону моря. Он еще помелькал над синей гладью, будто маленький парус, а потом исчез вдали.

   Вот теперь можно было и поплакать.